конец света00.
Ты прячешься, чтоб не слышать и не смотреть,
В разрушенные катакомбы, заброшенные ходы,
В свободу, в темноту ведущую от беды,
А возвращаешься в смерть,
Идешь ты по улицам, солнечным и пустым,
И думаешь – Господи, отпусти,
Сама, словно выжженная на треть.
И свет льется, льется, струится на площадь, и
Леса обступают своим молчаньем,
Моря поднимаются, доносятся крики чаек,
И понимается, что Боженька пощадил
Лишь красоту, а тебя – случайно.
И хочется плакать о том, что твой дом сгорел,
Что никто не откликнется, сколько б ты не звала.
Над городом горе на бетонной стоит горе,
А под горой сирень душистая зацвела.1.
0.
Ты закрываешь глаза и уши,
чтобы не видеть, чтобы не слышать,
как рушится душа
твоя – целый город,
выгорает,
не дышит, брошен,
хрипит трубами башен,
словно кровь идет горлом
у чахоточного больного.
Боже,
мотива этого колыбельного
не играй больше.
Выходишь, стряхиваешь с рукава пепел,
Вытираешь рукавом слезы,
Посыпаешь голову пеплом.
Город вчера еще песни пел,
вспархивал перепелом
испуганным из-под ног,
пел про вещи простые.
А теперь ты выходишь и одиноко
щуришься на пустыню
черных домов, тебе ее слишком много,
душно,
страшно,
тревожно.
Боже,
тишину эту новорожденную
не играй больше.
Море превращает мертвый город
в твой мертвый порт,
вспорот живот
у города ядерной катастрофой,
а сирень цветет (такая сирень цветет!),
но теперь никто в твоем городе не живет.
Тебе плохо,
тошнит и рвет
на строфы,
на части от чувства, что гОре,
сидящее на горЕ над городом,
глядит на тебя в упор,
незаконно укравшую все слова на «бо»:
бой же,
боль же,
бомбы же –
все на «бо».
Боже,
в уничтожение мира
не играй больше.
2.
***Почему так легко стираются только те,
Чьи имена в самой сладостной темноте
Ты шептал в облаке из подушек и одеял,
Почему забываются люди, которых ты потерял?
А другое не забывается никогда –
И трава густая, и падающая звезда
Вглубь травы, как в воду сияющий батискаф,
И полоска морского светлеющего песка,
Протянувшаяся от пристани и до плит.
Забывается только то, что давно болит.3. Первое мая.
1 маяВесь первый день забываешь прошлый июль, полный цветущих лип, сис\
тематически всхлипывая над каждым лицом, и, словно тень,
слезы закрывают реальность (целое море слез).
какие же сложные слова на апо: апокалипсис,
апория, апоплексия, апофеоз,
а потом, а почему, а помните?
Ты сидишь на черной кровати в своей обгоревшей комнате,
внутри себя ищешь ось,
говоришь сама себе – брось,
дело гиблое,
тело слабое,
лицо зареванное, рябое.
Поднимаешься, умываешься – водой мертвой\живой\любою,
Замечаешь, как закат разгорается над горою.
Твоя боль оказывается любовью,
наступает второе.4. Второе мая.
2 маяТают льды супермаркетов, о чем-то поют сирены,
Море втекает в город, лижет асфальт, как рану,
Рыбы со льда вплывают, верно, в морскую пену,
Чтобы когда-нибудь добраться до океана.
В утро второго дня ты выходишь, как на арену.
Рано.
Солнце ныряет из синего в голубое -
В небо, в глаза твои; неполные свои двадцать
Ты безжалостно не оставила за спиною.
Боль твоя, оказавшаяся любовью,
Плещется, захлестывает волною.
Ты делаешь вид, что в груди у тебя не ноет,
Идешь купаться,
Слушать тоску, о которой поют сирены,
Трогать соленый язык, на котором море
Ловко мешает с разбитым о камни маем
Нежную пену облетевшей за миг сирени.
Память, как платье снимая, в комок сминая,
Ждешь, когда море все раны твои омоет,
И застываешь у кромки воды, немая.
Бриз – словно дух свободы. Вино на ужин.
Стенки бутыли запотели и опустели.
Пьешь и приходит – «Господи, кто-то нужен».
Третьего просыпаешься во влажной от слез постели.5. Третье мая.
3 маяПечалилось, не звучалось,
Не чаялось неживой.
Отчаянье, одичалость,
Единственность, ничего
Не значащая, пожалуй,
Ни в мире и ни в судьбе.
Рождалась одна лишь жалость –
Лишь жалость к самой себе.
И вместо «подняться сможешь»
И «плаксой такой не будь»
Подумалось: «Боже, Боже,
Ну, дай хоть кого-нибудь».6. Четвертое мая.
4 маяКто-то ей говорит: «Поднимайся-ка, будь добра».
Ей страшно. Ей подниматься совсем не хочется.
Но все-таки, пережившая все ужасы одиночества,
Она просыпается четвертого. Без ребра.7. Пятое мая.
5 маяОн живой, улыбается, дразнит, сердится
И зовет тебя загорать.
И огромным становится твое сердце –
Как дом или та гора,
Под которой сирень, на которой горе,
А внутри только бриз и блюз,
И душа поднимается, бьется в горле
От пронзительного «люблю».
Без ребра – и целая; соль и солнце,
Горько и горячо;
И, снимая серьги, браслеты, кольца,
Ты целуешь его в плечо.
И песок, и небо, цветные платьица,
Россыпь звезд в траве,
Это счастье – пусть и эффектом плацебо –
Это счастье медом течет, и плавится
Боль в груди твоей.
Если упаду, - говоришь, - лови меня…
Отступает в сумрак, в туман ночной
И молчит,
Ты словно ополовинена
этой тишиной.8. Шестое мая.
6 маяЯ пуста, как ящик из-под вина
в воскресенье ночью в закрытом баре.
Ной построил ковчег и туда посадил по паре
Для создания диалога. И чья вина,
Если слов моих оглушительная лавина
Разбивается о молчанье, и тишина
Убивает любовь, и я тоже поражена:
думалось – лишь ребро,
оказалось, что половина.
Когда свет струится в твои глаза,
они кажутся синими и чужими.
Расскажи мне, чем мы не дорожили,
если больше не о чем рассказать.9. Финита. Седьмое мая.
7 маяЛуч падает на твое лицо, как золотая прядь.
Ты просыпаешься раньше него, ждешь, пока согреется кипяток,
Заливаешь порошковый кофе и, ничего не боясь уже потерять,
Оставляешь у вашего вчера еще общего изголовья
Ядерный медленно распускающийся цветок,
Полный твоей невыношенной любовью,
Ставишь таймер, внутри тебя умирает тайна,
утро раннее, сиреневое спокойно.
Звезды гаснут, лежат в густой траве, словно камни,
Солнечный свет ложится на подоконник.
Ты выходишь из города, ни основ, ни мостов,
и остов
надломился внутри, горелый, черный, как уголь.
Таймер отщелкивается, все становится просто-просто,
Ты забиваешься в угол.
на горизонте вспыхивают ядерные цветы,
небо кровавый окрашивает люголь,
проливаются тонны воды,
и ты думаешь под дождевые дроби:
«Какие разные слова на «лю»: люди, любовь,
любопытство, люминесценция.
у меня же скоро не останется городов
в сердце.
В теле же – ребер».
Дождевой поток режет кожу
города блеском своих ножей.
Боже,
в сотворение мира не играй больше.
Больно же
Снова любить и рушить
И тонуть в безжалостной тишине.
И ты закрываешь глаза и уши,
чтобы не…(с)