all those beautiful people - I want to have them, I want to have them all
I
с помятою флягой отцовской,
с футбольным мячом и разбитой коленкой,
из самого сердца холодных каникул на третий этаж,
из ласковой стыни чужого двора – ты ещё не уснула? –
кричал, – выходи!
говорил: никакая ты не королевна,
зачем ты меня обманула?
я-то репейником рос, сиротой и царевичем сразу,
спал на дощатом полу головою на чёрный восток.
никогда не сиял на меня самоцветик змеиного глаза,
никогда не летал надо мной семицветик посмертный, пустой лепесток.
я-то ходил-выжидал, перекатным гулял молодцом,
громоздил стеклотару и свет в новогодние алтари,
а у тебя из-под кожи выросло серебряное кольцо –
и всякий, кто видел, сказал: это смерть, не смотри.
это свет не тебе, это звук не тебе,
не обнимет тебя, не укроет тебя, не утешит
и по имени не окликнет – о, забыла ли, как зовут?
там не сердце живёт и поёт, не болит самоцвет подснежный,
странствует ли во сне,
плачет ли наяву.
II
если долго смотреть, как течёт вода, проплывут к середине дня
две байдарки и красный катамаран.
и ни одного мертвеца.
если стоять по щиколотку в быстрой воде, то она говорит:
я люблю тебя, чувствуешь, – нет, не чувствуешь,
холодно здесь; что горит под горой, то согреет.
заберу тебя, говорит, поглядеть на мои тайники,
будешь пропавший без вести,
будешь живой и мёртвый,
будет сон твой плач, будет явь золотое кочевье.
III
земли как будто нет, но кажутся дома.
того из сердца вон, кто прошлое помянет.
и смерть ещё не здесь, и жизнь идёт сама,
но выспишься не впрок, замешкаешься – встанет
по самые глаза холодная гряда,
голодная река по самые колена.
попал данила так, что кай не попадал,
что с камушком во рту живёт, военнопленный.
и там ему цветёт – в неведомом плену –
горячий уголёк, живое пепелище,
и говорит: прощай, куда ни поверну –
земля моя зима сама меня отыщет.
где камешек цветной небьющийся пустяк,
и глянцевый тайник то светится, то гаснет,
и где она горит – на каменных костях,
на глине и воде замешенная насмерть.
IV
и всё уже знает, когда опускается на пол,
отчаянным лбом в голубое стекло неподвижного книжного шкафа,
в котором стоит и красуется гжелью,
поблекшей глазурью и золотом белым –
обещавшая
охранять.
говорит: ты меня обманула,
всё детство я думал, ты – снежная королева.
посмотри на меня, хозяйка, посмотри на меня…
(с)
с помятою флягой отцовской,
с футбольным мячом и разбитой коленкой,
из самого сердца холодных каникул на третий этаж,
из ласковой стыни чужого двора – ты ещё не уснула? –
кричал, – выходи!
говорил: никакая ты не королевна,
зачем ты меня обманула?
я-то репейником рос, сиротой и царевичем сразу,
спал на дощатом полу головою на чёрный восток.
никогда не сиял на меня самоцветик змеиного глаза,
никогда не летал надо мной семицветик посмертный, пустой лепесток.
я-то ходил-выжидал, перекатным гулял молодцом,
громоздил стеклотару и свет в новогодние алтари,
а у тебя из-под кожи выросло серебряное кольцо –
и всякий, кто видел, сказал: это смерть, не смотри.
это свет не тебе, это звук не тебе,
не обнимет тебя, не укроет тебя, не утешит
и по имени не окликнет – о, забыла ли, как зовут?
там не сердце живёт и поёт, не болит самоцвет подснежный,
странствует ли во сне,
плачет ли наяву.
II
если долго смотреть, как течёт вода, проплывут к середине дня
две байдарки и красный катамаран.
и ни одного мертвеца.
если стоять по щиколотку в быстрой воде, то она говорит:
я люблю тебя, чувствуешь, – нет, не чувствуешь,
холодно здесь; что горит под горой, то согреет.
заберу тебя, говорит, поглядеть на мои тайники,
будешь пропавший без вести,
будешь живой и мёртвый,
будет сон твой плач, будет явь золотое кочевье.
III
земли как будто нет, но кажутся дома.
того из сердца вон, кто прошлое помянет.
и смерть ещё не здесь, и жизнь идёт сама,
но выспишься не впрок, замешкаешься – встанет
по самые глаза холодная гряда,
голодная река по самые колена.
попал данила так, что кай не попадал,
что с камушком во рту живёт, военнопленный.
и там ему цветёт – в неведомом плену –
горячий уголёк, живое пепелище,
и говорит: прощай, куда ни поверну –
земля моя зима сама меня отыщет.
где камешек цветной небьющийся пустяк,
и глянцевый тайник то светится, то гаснет,
и где она горит – на каменных костях,
на глине и воде замешенная насмерть.
IV
и всё уже знает, когда опускается на пол,
отчаянным лбом в голубое стекло неподвижного книжного шкафа,
в котором стоит и красуется гжелью,
поблекшей глазурью и золотом белым –
обещавшая
охранять.
говорит: ты меня обманула,
всё детство я думал, ты – снежная королева.
посмотри на меня, хозяйка, посмотри на меня…
(с)